Личные записи
Заседание продолжалось четвёртый день. Спорящие никак не могли прийти к согласию.
— Мальчик! – слаженно заявлял хор низких мужских голосов.
— Девочка! – менее организованно, но настойчиво протестовал хор звонких женских.
Подсчёт числа проголосовавших снова и снова подтверждал ничью.
Председатель покосился на присутствовавших, вытер платком пот со лба и вопросительно поднял бровь.
— Товарищи! Время на исходе. Мы должны принять решение. Заявители не могут так долго ждать. Их заявление принято, рассмотрено и одобрено. Остался только наш ответ, без которого невозможно завершение обработки юзапроса.
Зал наполнился шумом. Кто ёрзал на стуле, кто прочищал горло, кто перешёптывался. А некоторые вовсе достали из карманов съестное и принялись смачно жевать.
— Господа! Попрошу тишины! – начал председатель, но едва набрал воздуха, чтобы продолжить, дверь приоткрылась, и в щель просунулась маленькая женская голова, обрамлённая полусферой химически завитых бордовых волос.
Она писклявым голосом осведомилась:
— Ну что?
Председатель заметно встревожился и натужно улыбнулся.
— Распорядитель, не извольте беспокоиться.
— Нет уж! Изволю! Четвёртый день договориться не можете! Тоже мне – ангелы! В штрафбат всех отправлю! Хранителями будете веков триста пахать!
Женщина вошла в зал. Ангелы выпрямили спины. Негоже сутулиться перед начальством.
— Решение? – требовательно взвизгнула бордовововолосая.
— Маль-дев-ч-а-к – крикнул хор.
Табло выдало равное количество голосов.
— Ясно, – отрезала распорядитель, – так и запишем: «двойня».
Одной из самых главных проблем современного сочинителя остается извечный философский вопрос: О ЧЕМ ПИСАТЬ? Этим вопросом задавались писатели всех времен и народов, но по настоящему актуальным он стал именно в наше бурное, быстро меняющееся время. Вы спросите, почему именно сейчас?
Очень просто - в настоящий момент в мире пишутся и издаются тысячи книг. Всех жанров и направлений. Поэтому весьма непросто найти свою нишу, да вдобавок занять ее так, чтобы не вытеснили конкуренты. И садясь с ручкой в руках к столу (к пишущей машинке, к клавиатуре ПК - нужное подчеркнуть) сочинитель должен сразу определиться с темой.
Тема - краеугольный камень любого сочинения, даже если это всего лишь сочинение на вольную тему, не требующее специальной подготовки, или каких-то особых знаний предмета. Тема должна быть четко определена, но при этом лучше оставить возможность слегка отступить от нее в тех случаях, когда это необходимо.
Далее следует определиться с жанром. Будет ли это фантастический рассказ, или документальная повесть, фантасмагория, или драматическая пьеса, а может всего понемногу. Не следует забывать, что выбор жанра влияет на стилистику произведения, на его характер, и глубину изложения. Попытка разместиться между жанрами должна быть подкреплена чем-то большим, чем простым желанием автора соригинальничать.
Например, при всем желании никому не удается писать, скажем, чисто документальную хронику, которая сама по себе невероятно скучна и сера, обязательно в ткань повествовательного произведения включаются элементы из других жанров. И таких примеров можно привести много, когда сочинение пишется на стыке смежных (а порой и не смежных) жанров.
После выбора темы и жанра, автору остается только одно: продумать сюжетную линию, а лучше три-четыре, основную и дополнительные, уводящие в сторону от главного предмета повествования, и создающие ощущение объемности содержания сочинения. Этим приемом пользовались почти все классики, и большая часть современных писателей также отдает ему должное.
Основная линия сюжета должна быть ярко выражена, что достигается, к примеру, с помощью названий глав, подзаголовков, и т.п. Кроме того, введение в ткань повествования намеков на события, относящиеся к каким-то важным моментам в жизни главного персонажа, добавляют ему убедительности.
Одна из дополнительных линий обязательно должна содержать воспоминания героя о собственном прошлом, что позволяет показать побудительные причины тех или иных его поступков. Иначе вы рискуете тем, что его действия станут восприниматься читателем как не подкрепленные мотивами или побуждениями.
Одним из важнейших приемов сочинительства, призванным убедить читателя поверить в описываемые события можно считать художественное обрамление, включающее не только описание красот природы и детализацию быта, но и немаловажный аспект, именуемый вводной фольклористикой, то есть введением в текст отрывков из реальных или (в случае фантастических опусов) вымышленных произведений, существующих в рамках тематики и жанровой принадлежности сочинения.
Этот прием позволяет добиться большей выразительности текста, украсить сочинение поэтическими элементами, придать монументальность, сравнимую с той, что доступна полотнам мастеров художественного плана. Умение расцветить повествование эпитетами и яркими оборотами речи - это ключ к превращению самого невыразительного текста в образец восхищения и подражания для других авторов.
Тут главное - не переборщить, и не выплеснуть с водой ребенка. То бишь - сюжет. И главный персонаж не обязательно должен быть чистым, светлым, и безгрешным: в жизни такие почти не встречаются, а если и встретишь такого ангелка, обязательно через месяц найдешь за ним какой-нибудь постыдный грешок. Да и беспринципные негодяи способны порой на благородные поступки, этому учит в первую очередь история.
А уж какое произведение без любовной линии, будь то героическое фэнтези, или документально-исторический роман в трех томах, или же остросюжетный детектив, где умирают все поголовно, кроме главного героя, его возлюбленной, и самого верховного мафиози? Правильно, вставляем ее в самую середину, чтобы первую половину книги читатель терзался в ожидании, а вторую половину старательно смаковал, примеряя образы на себя.
Ну и не забыть про еще одну, очень важную деталь: Happy End. Конечно, иногда главный герой погибает в самом конце, оставляя в душе читателя неизгладимый след из горечи и грусти, перемешанном с восхищением. Но благоразумнее оставить героя в живых и дать ему разных наград за достижение цели, зато потом всегда остается возможность написать еще что-то с участием этого персонажа, особенно если первая книга имеет успех.
Одним словом, тут главное не переборщить и не довести саму цель написания до полного абсурда, как это порой делается с самыми популярными персонажами, вышедшими гигантскими тиражами. Лучше не докормить, чем перекормить, чтобы оставался интерес к герою, и к автору, естественно.
Подытоживая все вышеизложенное, хочется сказать так, перефразируя известное выражение: больше героев, хороших и разных. Как и авторов, не просто ищущих способ подзаработать на своей литературе, но и авторов, которым есть что сказать. И ответить на многие сложные вопросы.
С уважением, Искатель Истины. ;)
Очень давние строки... Можете высказать всё, что вам вздумается, но строки не поменяют порядок букв и изменение слов.
________________________
Мне быть красивой так хотелось,
А ты считал меня прекрасной.
В нас смерть опасно пригляделась,
А жизнь любовью раскидалась.
Ты не цветы дарил, а пули -
Они метались разнолётно,
«Твои-мои» нас обманули -
Вернулись в нашу плоть -
Жестоко…
Меня доверием не портил
И тайн учил не разглашать,
Ты мне шептал, как незнакомке
Из снов своих, где в мыслях страсть,
Как в книгах толстых, где про Бога
Есть настоящесть мира всласть,
А он любуется свободой,
Не улыбаясь, а молясь,
Глубоко…
Теперь лежим на облаках
И в наших дырах есть просвет -
Он оттого, что мы любили,
И пули рядом, как драже
Рассыпаны и не сверкают -
Увы, чарльстон их просвистел.
Внизу бегут всё те же реки…
Нам Бог перины взбил
Навеки…
Снегом укрыт плотно льдистый комок в сердце,
Нет проходных льготных, чёрного нет входа.
Камнем душа пала, холодно – не согреться,
Словно осы жало, жжётся в душе гордость.
Правда покой режет, давит неумолимо,
Был бы смелей прежде, стал бы орлом ворон.
Но не вернуть время, случай прошёл мимо,
Лишь тишине внемлю, снова наверх скоро.
Где-то молчит скрипка, что-то она помнит,
И на губах улыбка маскою из мела.
Всё. Сожалеть поздно. Вырваны все корни,
Искрами был роздан дар, что душа имела…
У меня есть ночи - мёд, лайм, сандал и даже мелисса,
Города, гостиницы, лица, дороги, снова лица.
Чай в голубой чашке со сколом и розовый жемчуг слов,
У него есть море, фальшивый сценарий утренних снов.
Каждый из нас изворотлив, пытлив, и умён, и точен
В просчётах "любить нелюбимых очно / заочно".
Отрешённо смотреть на закаты, держать холодные пальцы
Рук этих простуженных реальностью неандертальцев.
Читать им Басё, полушёпотом, может быть полувскриком.
Принимать подарки, цвести баобабом, пионом, гвоздикой.
Листать порножурналы, себя представляя распутной, сладкой,
Писать стихи на идише, суахили, желательно матом.
Посылать нахер любимых, ненужных, в зиме виноватых -
Такая растёт петрушка на наших с ним грядках с мятой.
При свете дня вы ищете свой путь,
Мы прячемся в тени от ваших глаз.
Другое солнце видит нашу суть,
И лунный свет в ночи меняет нас.
Когда садится день за горизонт,
Вы чувствуете, близок час беды.
Никто не слышит ваш предсмертный стон,
Смывает дождь кровавые следы.
И каждый день вы ставите кресты,
А нам вовек не гнить в святой земле.
Сгорают жизни серые листы,
И смысл их теряется в золе.
Не бойтесь смерти, это лишь игра,
От смерти убегает только трус.
Не жгите жизнь, она у вас одна,
Почувствуйте вкус жизни, медный вкус…
Старенькое... Критика не нужна.
______________________________
Я схожу с ума
в сантиметрах стен,
в моих лёгких ты
прохрипел, осел -
поцелуем выжжен –
страстью на губах,
без твоих касаний
не могу звучать.
Мыслей лабиринт
в облаке систем,
и вельвет души
жаждет перемен.
На семи ветрах
не устану ждать,
позови меня,
я хочу объять
мир твоих границ -
сто обманных лун,
легион тревог
раскрошу в пыльцу.
Не гони меня
воплями Сирен,
я давно твоя
кукла-манекен.
Обожги меня
вспышками зарниц -
для тебя свяжу
я любовь без спиц.
*
русалки любят как медузы
всю душу высосут до дна
она как нищий голодна
зато - любовь медузы -
музыка ...
Пекло. Всё вокруг мерцает удивительной светотенью. Мы обедаем во дворе, в сени старой развесистой груши, втроём – я, деда, и его жена – неродная мне бабушка, которую немного побаиваюсь, уж слишком похожа на фольклорную ведьму – чёрные распущенные волосы и вороньи, обладающие цепким взглядом, глаза. А ещё – эти её постоянные попытки запугать наивными доморощенными страшилками.
- Вот скажи-ка, – внезапно произносит она скрипучим голосом, как бы что-то вспомнив.
Внутренне настораживаюсь. Такое начало не предвещает ничего хорошего. Понятно, что бабуня заводит разговор за столом намеренно. Вероятно, опять попытается, как-то периодически происходит, очернить меня перед дедом.
- Здесь за забором, в самом начале огорода, орешек растёт.
Обычно она разговаривает на украинском, но обращаясь ко мне, по её словам – «городскому мальчишке», всегда переходит на русский. От чего её назидательные, слегка исковерканные, фразочки звучат ещё более неприятно.
Облегчённо выдыхаю, мысленно показывая ей язык – никаких орешков я не трогал, тут не подкопается.
- Так вот, - уверенно продолжает она. – Вокруг деревца влажно, поляпано. Это ведь ты на него посикал?
Такое неожиданное и наглое заявление повергает в замешательство. Однако же… кроме меня здесь - никого. Её настоящего внука – нахального крепыша, откормленного на домашнем молоке и сале, которого всегда хвалят, выгораживают и ставят в пример, в селе нынче нет. В общем, похоже, получу сейчас ни за что, ни про что. За орех, и «на орехи».
- Это не я, – шепчу, отчаянно уповая на непоколебимую силу правды.
- Брешешь, – недоверчиво машет она головой, – ой, брешешь!
- Та оставь, – внезапно вмешивается деда, откладывая ложку в сторону. – Малый не виноват.
Она окидывает его удивлённым взглядом:
- И откуда такая уверенность?!
Старик поясняет, с довольно смущённым видом:
- Это я пописял.
Лицо бабуни резко вытягивается. Кажется, она вот-вот взорвётся. Однако происходит нечто странное.
- Тю, тю, тю, - придурковато произносит женщина, постукивая себя указательным пальцем по лбу, - тю, тю, тю.
Мы с дедом смотрим на неё во все глаза.
Та растерянно покачивает головой, затем подпирает ладонью подбородок. Глаза её становятся совершенно медовыми.
- Тю, тю, тю!
- Ты чего это, старая? – немного испуганно сипит деда.
- И какого ж, спрашивается, рожна, – злобно-язвительно вопрошает бабуня, подёргивая подбородком, – ты на него по-пи-сял?!
Деда окончательно теряется:
- Так я думал, что он начнёт лучше расти.
- А он увял, дурень! – отчаянно восклицает бабуня, неожиданно вскакивая и судорожно собирая со стола посуду.
Старик в ответ только руками разводит:
- Кто ж его знал?
Несмотря на недавно пережитый лёгкий испуг, меня разбирает смех. Потихоньку толкаю старика плечом в бок:
- Слушай, деда. Пойдём, может, лучше порыбачим?
- А пойдём!
- Это ещё что такое?! Что за «деда»? Где твоё уважение? – восклицает бабуня, пытаясь вероятно хоть как-то на нас отыграться. – Нужно говорить – де-душ-ка!
- Да отстань ты от парня! – усмехается деда, трепля меня за волосы. – Пусть называет как хочет.
Хотя в нашей семье не принято особенно выражать нежные чувства, меня прямо тянет обнять его за такие слова. На самом деле я-то чувствую, что ему приятно, когда называю его именно так.
И в следующий миг, к собственной неожиданности, действительно делаю то, чего вероятно в другой раз вряд ли сделал бы. Обнимаю полноватого старика, насколько хватает ручонок. Крепко-крепко прижимаюсь к нему и шепчу:
- Люблю тебя, деда.
Он медленно поворачивается ко мне и в это мгновение приходит осознание – что-то не так. Вместо добродушного лица вижу неприятную, застывшую гримасу, а вместо хитроватого, с прищуром взгляда – закрытые, глубоко запавшие глаза.
Окружающий мир резко теряет очертания, наблюдаемая картинка словно тускнеет, звуки отдаляются. Но лицо старика, прежде чем окончательно развеяться, ещё какое-то время реет в зыбком свете крепко впечатываясь в память.
Именно это тягостное выражение мне, как-раз поступившему в университет, довелось лицезреть сначала в морге, а затем на похоронах. Тогда мы с отцом стояли рядом, словно оглушенные, не в силах проявить эмоции. Только лишь слушая, как разрываются от горя женщины.
Волна жгучего страха молниеносно заливает душу, но столь же стремительно отступает. Внезапно приходит осознание, что дед умер уже целых тридцать два года назад.
Совсем недавно я специально вспоминал и высчитывал дату. Когда хоронили отца. И мы с сыном, лишь недавно ставшим студентом, точно так же оглушено стояли около покойника, наблюдая практически ту же застывшую гримасу и те же глубоко запавшие глаза.
А это значит, что минимум две-третьих моего прозябания уже минуло, и не столь далёк тот день, когда жизнь окончательно совершит полный оборот. И вскоре наступит моя очередь лежать на секционном столе, с подобным неприятным выражением лица. А ещё более возмужавший сын будет стоять на том самом месте, на котором недавно стоял я, а до меня – отец, и разглядывать это малоприятное выражение лица сухими, словно не осознающими происходящее глазами, пока впечатления от разных похорон будут непроизвольно накладываться друг на друга, в то время как мой внук...
- Папа! – шепелявый детский голос окончательно возвращает меня к реальности. – А когда деда приедет?
- Скоро приедет, – отвечаю сонно, переведя дыхание и немного уняв клокочущее сердце. Не открывая глаз, обтираю мокрый лоб ладонью. – Я ему говорил, что из-за садика ты теперь встаешь чуть свет. Так что он обещал пораньше.
- Идём умываться тогда!
Поднимаю тяжёлую, влипшую в простыню голову, приоткрываю левое веко. Малыш сидит рядом, глядя на меня незамутнёнными, расширившимися со сна глазами. Постель с моей стороны вся сбита, подушка словно впрессована в стену.
- Похоже ты уже выспался? – бормочу, одной рукой растягивая под собой скомканную простынь, а другой расправляя одеяло.
- Да.
- А я вот нет. Ерунда всякая снилась, – поворачиваюсь на живот. Подтягиваю к себе и крепко обнимаю подушку, с особым удовольствием укладывая на неё голову. Сладостно зеваю. – Включи себе мультики, и посмотри тихонько, хорошо? Мне ещё нужно чуточку подре...
Три сестрички-подружки - Элси, Лэси и Тилли - дно колодца когда-то потихоньку обжили.
Младшей восемь, а Тилли старше крохи в три раза.
Лэси где-то за двадцать... Ждут урочного часа:
Элси - чуткий ребенок, видит духов и знаки,
Помнит Тилли ворчание каждой собаки,
Лэси учит английский, спрягая глаголы -
Ей достался период института и школы.
Элси плачет ночами, и чего-то боится
Просит Лэси: "Прочти мне свои небылицы!"
И в колодце звучит бесконечное эхо
От того, что за Тилли вновь никто не приехал.
Больно Тилли, но разве пристало при сёстрах
Громко плакать, когда ты - единственный взрослый?
Больно Лэси, но Лэси не знает, что больно -
Не сказали, не выдали к боли пароля.
Элси смотрит на них, как на дурочек. "Боже,
Неужели я с *этими* в чём-то похожа?!"
Но страдает не меньше, лицом каменея.
Три проекции страха и боли - но где я?
В каждой жертве колодца, на грани сознания.
По сценарию роли сверяю заранее:
Элси - я до восьми, с верой в светлое-вечное,
Лэси - вечно забитое хмурое нечто,
Для которого выжить - единственный стимул,
Как дышать и писать - смысл жизни для Тилли.
В каждой личности - камни, и парировать нечем:
Тилли рвёт, и привычно отложены встречи,
Плачет Элси, забившись от страха в кладовку,
Лэси падает, дна достигая неловко...
А ирония в том, что исходно даётся.
Я и есть - дно колодца.
25.12.17
L.
Старенькое. Но актуальное и поныне... ;-)
Одинокая звёздочка в сизой ночи,
Поодаль от сестёр, и в сторонке от прочих.
Свет звезды так похож на миганье свечи,
И шепчу я: - Не гасни, гори что есть мочи.
Но слабей её свет виден день ото дня,
И вот-вот она может погаснуть навеки.
Снова я прошепчу: - Ты пылай для меня,
Был я тоже звездой, хоть сейчас человек я.
В вышнем небе царить, свет дарить, и тепло -
К этой участи буду стремиться - и точка.
А пока я хочу, чтоб горела назло,
И не вздумала гаснуть звезда-одиночка...
не мое, но очень понравилось.