Личные записи
Ну, и чтобы три раза не вставать, запилю сразу постик на челлендж. Патамушта должна я принять участие в своём челлендже или нет, в конце-то концов?
Так получилось, что все мои достижения в этом году связаны не с делами, а больше с осознаниями. Но вовремя осознать нужные вещи - это ведь тоже в каком-то смысле достижение. Да? (Спойлер: да). Предупреждаю, что всё будет туманно, паштишта как у Панти. Погнали:
1. Я поняла, что не хочу быть писателем. Некогда объяснять, просто примите как данность)))
2. Создала паблик для стишков в одной социальной сети и морально созрела для того, чтобы вести некоторую работу по его развитию.
3. Вспомнила свою давнюю мечту (возобновить изучение испанского) и потихоньку ложусь в этом направлении. Ко мне даже уже едет учебник испанской грамматики прямиком из интернет-магазина. Об успехах на этом поприще читайте в следующих постах))
4. Вспомнила, за что я люблю свою работу. И почему я стала тем, кем стала. В последние лет несколько у меня был небольшой профессиональный кризис. Карочи, теперь я знаю, в каком направлении дальше идти, и кому и зачем всё это нужно.
У меня всё. Пока всё)
Ещё одна домашка. Кажись, тут ещё не выкладывала.
утром проснуться умыться одеться
завтрак накрыть уничтожить его
после посуду помыть и из дома
мяч бадминтон а ещё б почитать
время обеда вот щи и картошка
мясо салат в общем всё хорошо
после обеда посуда посуда
снова посуда а вот и финал
десять минут полежу почитаю
мамочка мама давай поигра
господи боже а вот уж и полдник
чай и малина капустный пирог
станция сумка билет на автобус
пробки на трассе все едут домой
душно жара два часа почитаю
всё дочитала ура молодец
выпасть наружу добраться до дома
выдохнуть выдохнуть скушать салат
сумку собрать полотенце купальник
шляпа с полями как аэродром
выключить свет но не спать улыбаться
завтра река шашлыки хорошо
Маленькая домашка для поэтической школы.
I
Не верь моим словам!
Мне страшно-невозможно:
И страшно просто жить,
И не возможно ждать.
Во мне гуляет боль -
Безмысленно, подкожно -
Как будто я _уже_
Готова умирать.
II
Поверь своим словам!
В них смех и радость тоже
И солнечная пыль,
И кудри-облака,
И нежности река,
Которая похожа
На каждый лепесток
Несмятого цветка.
Зы: рука моя))
На первую тренировку я опоздал на полчаса.
Мне выдали девочку и сказали: “Танцуй”.
С божьей помощью и подсказками партнерши у нас начало получаться что-то похожее на парный танец, и я подумал: “Может и будет из меня толк”. Не успел я это подумать, как первую девочку у меня отобрали и выдали вторую, с которой танцевать так же, как и с первой почему-то не получалось. C третьей было не легче.
Тут надо сделать отступление и добавить контекста.
На тот момент мне было двадцать шесть лет, и слова “я” и “танцы” лежали у меня в голове на разных полочках. Тем более латинские танцы, с непонятной и чужой (я любитель рока) музыкой.
Но в моем окружении была пара людей которые меня периодически подталкивали именно к латинским. Я к этой мысли периодически с интересом возвращался и всякий раз откладывал в долгий ящик: вроде и хочется, но нет времени. Да и стремно как-то, я ж никогда такого не делал. И к чужим людям придется прикасаться. А вдруг я некомфортно сделаю?.. брр!
Так бы оно и осталось, наверное, но тут я поступил во Львовскую Бизнес Школу. Одним из первых курсов там был воркшоп по “семи привычкам” Кови. В числе его результатов было то, что я решил начать делать свои важные и несрочные дела. А еще я начал бороться с прокрастинацией с помощью надевания носков по утрам, но это совсем другая история.
Важные и несрочные дела - это такие дела которые вроде и хотелось бы сделать, но всегда находится причина их отложить. Вот как раз как мои танцы.
И в общем-то, фиг бы с ними, с важными но не срочными, но вся заковыка в том, что именно такие вещи помогают расти над собой, приводят к интересному и яркому экспириенсу, и вообще наполняют жизнь смыслом.
Так что я составил список вещей которых мне давно хотелось, но как-то не пришлось сделать, и назвал его “Хотелки 2018” и слово “Сальса” возглавило этот список.
Поскольку на дворе дворе был ноябрь семнадцатого и ждать полтора месяца до января было как-то совсем нехорошо, я, не отходя от кассы, записался на пробное занятие в ближайшую школу танцев.
Школа находилась в восьми минутах пешком от моего дома и где-то в десяти от работы, что было очень удобно. На первое занятие я пошел с получасовым запасом, чтобы успеть найти школу, переодеться, познакомиться с локацией и вообще комфортнее себя чувствовать. Я вбил в гуглмапс адрес и уверенно пошел по точечкам проложенным на карте.
Моей уверенности поубавилось, когда я не смог найти здание к которому шел. Знаете, как оно бывает: “41”, “43”, “45б”, “49”, “45ы”, а вам надо “47”. Причем маркер на карте настойчиво указывал на пустое пространство между условными “49” и “45ы”. Времени у меня было еще достаточно (я все-таки молодец, что сильно заранее вышел!) и я начал методично обходить дом за домом, высматривая нужную табличку.
Примерно на третьем круге я вспомнил цитату из серии “эту девочку звали Альберт Эйнштейн” о том, что очень странно ожидать разных результатов, повторяя одно и то же. Времени было все еще достаточно, но о получасовом запасе речи уже не шло, и я решил поспрашивать прохожих. Первые два респондента знать не знали ни о какой школе, третий - паренек в форме, видимо, из военизированного заведения в окрестностях которого я блуждал, сказал что да, вроде есть какие-то танцы и показал мне направление, в котором, судя по гуглмапс, моя школа ну никак не могла находиться.
Тут я подумал, что надо, наверное, позвонить в школу и спросить у них, как к ним добраться. Наверняка, я не первый, кто заблудился на подходе к школе, поэтому администратор меня быстро поймет, сориентирует, и вообще спасет ситуацию, потому что я уже начинал нервничать - первое занятие все-таки.
Я злился. На дурацкий исчезающий дом, на гуглмапс, указывающие на пустое место, на розовый сайт школы танцев, не имеющий мобильной версии, и на котором было очень неудобно искать телефон…
И тут я увидел адрес школы. Оказывается, выходя из офиса я вбил неправильный адрес, мне нужен был не сорок седьмой, а сорок шестой.
Сорок шестой дом в лучших традициях Харькова находился в 15ти минутах ходьбы от моего блуждания в трех соснах между “41”, “43” и “45б”.
На этом месте я крепко подвис.
С одной стороны, занятие уже испорчено. Мало того, что я присоединяюсь к группе, которая уже какое-то время занимается, так еще и опоздаю. С другой стороны - ну шикарный же экскьюз: я старался, я даже вон сколько сил потратил, когда заблудился. Мишн комлитэд, можно спокойно идти баиньки и вообще будет что рассказать. Меня даже утешат и по головке погладят (к слову, моя тогдашняя вторая половинка почему-то не особо радостно восприняла мое намерение научиться танцевать).
Спасительной оказалась мысль о том, что если я сегодня откажусь от тренировки, когда я уже собранный и уже почти до нее дошел, то в следующий раз мне это дастся еще легче и я окончательно забью, даже не попробовав.
Тренировка тем временем плавно началась, и я решил, что 15 минут на дорогу, плюс 5 минут запаса на поиск входа в здание, плюс 10 минут на переодеться и немного поблуждать внутри съедят даже не четверть, а всю половину занятия. Поэтому я решил сэкономить время и срезать через дворы, как мне казалось, я на этом выиграю около пяти минут.
На счет пяти минут я был прав. Правда, я их не сэкономил, а потерял. Дворы оказались ранее нехожеными, топологически сложными, там было темно и холодно (конец ноября все-таки) и еще там были какие-то длинные заборы.
На моей решительности это, правда, не отразилось уже никак. “Згорів сарай, гори і хата”, як-то кажуть.
Не потренируюсь, так хоть с тренером поздороваюсь. Да и вообще “приложил все усилия, дошел, но поздно” сильно лучше для самооценки чем “сдался на полпути”. К тому же, мне повезло. Я довольно быстро нашел здание и на поиск зала потратил не больше минуты. Хоть так, хоть эдак, вышло полчаса.
И вот, после всех этих злоключений, мне выдали девочку и сказали “танцуй”.
А я, на минуточку, не танцевал даже вальс в школе на выпускном. Спойлер: как потом оказалось - зря.
Спасибо большое, всем кто дочитал заметку до этого места. В награду за усидчивость и терпение я расскажу вам, что вы только что прочитали. Это я решил в такой форме порефлексировать на тему того, как я учился танцевать, разложить опыт по полочкам и по возможности извлечь выводы.
Серия постов будет интересна и полезна в первую очередь мне, а также людям которые только решаются, или недавно решились познакомиться с социальными танцами, имея чуть меньше чем никакой опыт.
Ну и главный вывод из этого поста: better done then perfect. Решились - действуйте, не ждите идеального момента, не откладывайте на потом, не давайте себе возможности расслабиться и передумать.
1. Хочу похвалиться. На прошлой неделе я купила спортивный костюм, кроссы и начала заниматься спортом: езжу на стадион, бегаю, на рукоходе занимаюсь, езжу на велосипеде по 9-10 км. Я молодец.
2. Складываю дрова по вечерам. Дровник заполнила. Поскольку они не вместятся в него, под навес остальные дрова разложу. Я почти готова к зиме
3. Варила варенье из груш. В этом году груш у меня мало, но дети оценили мамин труд.
4. Стихи пишутся осознанно, на эмоциях, прямо чувствую как поднимаю из подсознания пласты эмоций. У самой на этапе черновиков аж до мурашек по коже. Радуюсь таким моментам.
Лошади
...а когда дразнили мальком пузатым и салагой - ниже сосновых пней, как любила я жеребят и маток, меринков и диких больших коней! И таскалась к дому рома Равшана, хоть сдавала бабке меня сестра - выбирала крайнюю из лошадок и скакала в белые клевера. Лошадь мордой трогала: эй, малышка, жеребята падают, чтобы встать...
Много раз я падала. Много. Слишком. Но вставала, заногувашумать!
Надо будет - снова, ругаясь, встану: из моих далёких, салажьих дней, от давно сгоревшей избы Равшана тянет лошадь морду - малышка, эй... Лошадь, лошадь. Проигрыши, победы, золотая масть, вороная рать... как везли на лошади - Грибоеда, и - попозже - Пушкина, умирать, белых, красных, сам-по-себе-тихоней, сыпал дождь в телеги и мокрый снег... Подгоняют мордами эти кони двадцать первый - двадцать дурацкий век.
С человеком конь навсегда обвенчан, рядом он - с рождения до конца, и сама Земля - расписной бубенчик под дугою Божьего жеребца. Скачет Он, и август вплетён монетой на конце хвоста, и седлом - заря.
Да, уже на днях по каёмке лета пронесётся конница сентября. Холодает, месяц кривой и тонкий на живот вечернего неба лёг. Дай уткнусь напуганным жеребёнком в твой мужичий, тёплый, надёжный бок! Задышу - твой рыжий лошонок дома, дверь закрыта крепко, в замке ключи...
И поверю, что конокраду злому ты не дашь меня увести в ночи.
© Веник Каменский
***
Ветрова входит в девятый класс, в дух табака и мела.
"Ну, стрекулисты, и кто ж из вас Блоку усы приделал?
Проще молчать да глядеть из нор? Ладно. Урок."
И сходу: "Девушка пела..." - в церковный хор,
В платье, в святую воду, в Блока - не в долбаный "город-сад",
Не по программе - нате!
…знаешь, никто не придёт назад: бросивший Каца батя,
Мишка – подколотый брат-близнец, Райка (лейкоз, в двенадцать),
Спившийся к серым чертям отец – Блок, он для всех забацал.
Школьные быстро бегут часы, всё б им долбить да цокать…
Кто-то втихушку подтёр усы на перемене Блоку.
Ветрова буркала: «Классный час… пропись… дерьмо по-флотски!»
В лицах сыграл наш девятый класс суд над поэтом Бродским.
Ворон летит, воронок летит…» Браво, актёры! Просим!»
Каца мы больше не звали «жид», Бродский он был да Ося.
Я понимала: закрыта дверь, девкой мне быть – не Бродским…
«Вера, тебе ведь лететь – поверь. И сигареты – брось-ка».
Ветрова с палкой едва-едва тащится коридором:
Огненно-рыжая голова, блузка с цветным узором,
Только нога не идёт никак, с детства короче – чурка.
Глянь – а за нею Иван-дурак, наш математик Дуркин.
В классе закрылись, но слышно мне…
«Ты же калека, Катя. Да, поматросил. И да, к жене.
Да, пожалел, и хватит.»
«Ваня, хороший ведь ты, не злой, даже когда поддатый…»
Я облила ему стул смолой – что я ещё могла-то?
Ветрова, Ветрова. Да, люблю. Помню – опять да снова,
Помню Цветаевскую петлю, камеру Гумилёва.
Ветрова… помню твою доху, палку, платочек серый.
Знаю, увидимся… там, вверху.
«Что, прилетела, Вера?»
© Веник Каменский
***
Музыка
Как давно это было - звучало соломенно, палево,
Тополёво, лилово, орешно - дрожа и звеня:
Деревянная музыка стен, половиц и завалинок
Сторониться железа с рожденья учила меня.
Эх, железо - решётки, замочки да двери с запорами,
Так и было и будет, хоть минут года и века...
Засыпала под бабкину песню про чёрного ворона
И под страшную дядькину: север, указ и срока.
Голосила про птиц, что "все выше, и выше, и выше и",
Про смешного жука - встаньте, дети, для Золушки в круг.
Громко ахала Дора-училка: "Фальшивей не слышала!
А ведь всё понимает, как надо... Веруша, генуг!"
Начинала сама - на рояле старинном, покоцанном:
"Просто слушай, не пой, не насвистывай... чистый Гаврош!"
Это было - не здесь...
...я шептала трёхлетнему Моцарту,
Что полезем на звонницу - только чуток подрастёшь.
Потому что для всех - настоящее, злое и тёплое,
Потому что его так легко - железякой в висок...
Савояр и сурок по Назёмке, насупившись, топали,
А Бетховен нахмуривал бровь, как соседский Васёк,
Дядька с кухни блажил: "Где чекушка, вы суки позорные!",
А потом запевал, как всегда, про войну и тюрьму.
Граммофоны вьюнков и литавры цветущих подсолнухов
Про судьбу Риголетто не в такт подпевали ему.
Только - всё-таки в такт.
Ведь большое не сдержишь запорами,
Перельются поверх Амадей, Риголетто, срока...
Вы сыграйте мне, клезмеры, в память о музыке Дориной,
По-Бетховенски - вашу... про горькую смерть ямщика...
© Веник Каменский
***
Сытым
Калитка, лавка, листья клейкие -
( На ум приходит - "зеленя" ).
"Ты чьих же будешь - Голошейкиных?" -
Старуха спрашиват меня.
Бабусе нынче кости старые
Согрело майское тепло...
"Така ж высока, дикошарая,
И платье на груди мало.
Весь оклаж сходится с Татьяной-то -
Жила у лога на краю."
Стою. В груди стрелой натянутой:
"Про бабку Таню про мою".
И вот уже идём чаёвничать
В смешной старушечий уют,
И подстаканничек полковничий,
Как президентше, мне дают.
Людское - людям, Богу - Богово,
А сушки - хоть бы и царю...
Я с бабкой, что живала впроголодь,
Опять про голод говорю.
Про то, как Танька Голошейкина
Получку, чтоб долги отдать,
Делила, звякала копейками,
Ругаясь - мать да перемать,
В остатке лишь на лук с черняшкою,
Вот так она жила-была...
Над церковью пустыми чашками
Лежат крутые купола,
А Годунов - из рая, ада ли,
Глядит, поднявшись в полный рост,
Как с неба тихо крошки падают
На острия кремлёвских звёзд.
Он помнит о Великом Голоде,
А бабка - тридцать третий год:
Полова, жмых, сурепка, жёлуди,
И снова сушки мне суёт.
Мы хуже их - блудницы, мытари,
Ошмётки сала на ноже.
Мы - в первом поколеньи сытые,
А кто-то сытенький уже.
Нагрелся подстаканник звончатый...
"Ты ешь давай!" - "Бабуля, ем..."
Дай Бог, чтоб сытость не закончилась
И чтоб она не стала - всем.
© Веник Каменский
***
Книжная полка
Пятница. Прибраться надо, ёлки, жись-тоска, готовит мне люли...Вытру пыль со старой книжной полки, руки-крюки наконец дошли. Да и пыли там - уже припёрло, тряпку в руки - ну, лентяйка, ну!
Вечера серебряное горло льёт на переплёты тишину.
Эх, неразлюбимый Евтушенко, свой-чужой от головы до пят. Слон большой - и больше пучат зенки злые моськи и, визжа, хрипят. Успокойтесь, кончилась охота - по весне, в семнадцатом году. Научил не слушать доброхотов, критиканов слать в Караганду.
Это ж надо - стукнулась коленкой, пыль стирать - не бархат и не шёлк...Рядом с красной книжкой Евтушенко я поставлю "Самогитский полк". Мне шептали: прочь от ашкеназа, ни еврей, ни русский - и нахал, только он, Ивантер, мне ни разу ни в стихах, ни в жизни не сбрехал. И дошло - кислинкой в чёрном жите, ржавчиной в колодезной воде: быть евреем - значит, русским быти. Русским быть - евреем и тэдэ.
Лёша, я Цветаеву впорола рядом с "Самогитским" - можно, нет? Слово "лебедь" не имеет пола - значит, не поэтка, а поэт. Ух, поэток развелось на свете, от помады, блин, не от земли. Вам расти, поэтки, до поэта - как индюшкам прыгать до петли. Лебедь слова, злой варначьей крови, кабака, последнего "прости" - ты меня учила нелюбови, как уйти, когда нельзя уйти.
Пыль я стёрла - становитесь рядом, Гумилёв, Есенин, Мандельштам. Рано вас ушли - какого ляда? Как вы там - и пишется ли там? Есть в России верная примета, я от вас её узнала - вот: или власть шутя убьёт поэта, или сам поэт себя убьёт. Если им орут - пиши направо, сразу влево тянется рука...
В марте вечера - как будто главы книги, недописанной пока. Учат книги и любви, и боли, как от них - двоих - ложиться в рожь. Нет конца учёбе в этой школе, если не тусишь ты, а живёшь.
Ну, расфилософствовалась, ёлки, хоть бросай тряпицу и пиши! Много книг на старой книжной полке - купленных у бабок за гроши, отданных, дарёных - меньше будет, расставаться с дорогим не гут...
Книги - не поэты и не люди.
Не уйдут они.
Не предадут.
© Веник Каменский
***
Когда уйду - туда, где в руки скачут сливы,
Где ангелы щурят уводят от весла,
Не говорите так: "Она была красивой" -
Хоть вышла из страшных, в баски-то не вошла.
Как подошло оно, прабабкино присловье,
Для рыжей и смешной, курносой и рябой...
Кто полон красотой - не полнится любовью,
Не полнится ничем - ни славой, ни судьбой.
Когда уйду - туда, где жеребячьи гривы
Купавок, чабреца и ландышей полны,
Не говорите так: "Она была счастливой" -
Для счастья надо жить, не чувствуя страны.
А пульс её сбоит - потопы да пожары,
Да на бумаги взгляд - ульяновский, косой.
Был чуть ровнее пульс при Брежневе, пожалуй,
И то орали - дай свободы с колбасой.
Накушались? Тошнит? Имели - не хранили?
Бесценное всегда уходит за пятак...
...Когда уйду - туда, в сладимый запах лилий,
Не вздумайте сказать, за рюмкой или так -
"Она была лучом, особым горним светом" -
Иди в Караганду, скачи оно лосём!
Не говорите так: "Она была поэтом" -
Она была, как вы. Жила. И это всё.
© Веник Каменский
***
Простое. Серебряное
А мы под куполами не клялись,
Не надевали кольца золотые.
На свадьбе твой свидетель - Колька-Лис -
Бутылку на прощанье не затырил.
Ты золото волос моих не мял,
Шептал в глухой ночи чужое имя,
Я не с тобой ходила на причал -
Мы золото растратили с другими.
С другими - пахли розы и ботва,
Ребенок, хохоча, влезал на спину...
Всё - у тебя седая голова,
И у меня - уже наполовину.
Как седина серебряна...пора?
Мы жизнь почти до корки долистали?
Не трусь, для жизни хватит серебра.
Оно в цене - платили за Христа им.
Еще надёжна под ногами гать,
А серебро потратим - вместе падать.
Чем старше мы, тем легче понимать -
Для жизни и любви немного надо...
© Веник Каменский
***
Метки
Вечер. Затихли орущие дети,
Больше не хочется лезть напролом.
Звёзды Кремлёвские в горницы светят,
Тихо горят над российским селом.
Вот - замерцала, упала, погасла,
Чуть зашипела в вечерней росе...
В сумерках бабки судачат у прясла:
"Наши-те главные мечены все.
Сталин рябой, у Хрущёва Никитки
Между лопаток четыре пятна.
Брежнев почище, да брови не жидки.
Меченый Мишка - вот был сатана!
Бают, что хвост у евонной-то Райки
И с черепушкой кольцо на руке..."
Смотрит Отрепьев из чёрной сарайки -
Две бородавки на лбу и щеке.
Бают про меченых бабки-соседки
С вечным припевом - хоть нету войны.
Маленькой Родиной - родинкой, меткой
Дремлет село на предплечье страны.
Тянет из кухни на улицу сдобой,
Сонный в сарайке гагакает гусь.
Баюшки, Путины-Ленины-Кобы -
Метки страны по прозванию Русь.
Спит - под пальтишком в зелёную клетку,
Слушая звёзды, старух, ковыли,
Русь - золотистая крупная метка
На крутолобой мордахе Земли.
© Веник Каменский
***
Пленные
Бабкины байки - то быль, то небыль,
Та - наповал, а вон та - мурня.
"Гиб, майне фрау, картошки, хлеба.
Свет, зажигалка...менять, менять".
Пленные фрицы ползли Вороньжей,
Еле тащились - подъем-то крут.
Вслед им плевался безногий Роньжин,
Дети орали свое "капут".
Хоть подчистую обед съедали -
Восемь робяток толклось в дому -
Анна, прабабка моя седая,
Молча картошек дала ему.
Молча - дала... зажигалку - молча
Сунула фрицу в рукав пальто.
С неба Егорий смотрел по-волчьи:
Что-то ты, Анна, творишь не то.
Сыпал дождём на пилотки, лица,
Грозно копьё направляя вниз:
Вдруг подпалит зажигалка фрица
Край белоснежных Господних риз?
Анна шепнула: "Небось не пухнем..."
Молча от фрица пошла назад.
...а за иконной доской на кухне
Две похоронных..."ваш сын и брат..."
© Веник Каменский
***
Мне ни к чему - соболя и лавэ,
Лилии в вазе хрустальной:
Мне бы с тобой - голова к голове -
Сесть на скамье поминальной.
Рядом лесок, и топочут ежи
Возле оградок с крестами.
Дядька-тюремщик под клёном лежит,
В глаз не грозится поставить,
Рядышком с бабкой, которой хайлал,
Если бутылку зажала:
"Жаба семая, проклята кила,
Сучье топлёное сало!"
Мне бы с тобой посидеть-помянуть,
Рюмиться, глядя на даты.
Рожей в плечо бы на пару минут,
После - молчать виновато.
Вьётся на плитах мышиный горох.
Слева, немного на горке,
Мишка-Губан, не считавший до трёх,
Возле учительши Дорки.
Сколько лежит и бабья, и робят,
Разных - могучих и слабых.
Красная звёздочка - значит, солдат,
Крест - уголовник да баба.
Сколько ушедших - великая рать,
Вечная русская жалость.
Жили хреново, а вот помирать
Лучше у них получалось.
Мне бы с тобой помянуть да пойти
К печке, в барак на Калухе,
Хлеба и масла купить по пути -
Носим соседке-старухе.
Я подпряду завалящую шерсть,
Ты приберёшь у сарая...
Знаешь, любовь - это память и есть,
Та, изнутри, земляная.
В нашей земле - топоры и ножи,
Вёсла, лопаты и вожжи...
...Господи, только не дай пережить.
Баба ведь я - и моложе...
© Веник Каменский
***
Почтальонка Бронька
Сказки слаще давней были, только сказки - не о том...Почтальонку не любили в сорок первом и втором. "Похоронны, знать, у Броньки - ох, пропали мужики..." Их не звали "похоронки" - слишком были велики. Брали бабы желтый листик, кто молчал, а кто базлал. Кулаками била Христя Броньку с горя - не со зла.
Где порвется, там и тонко. Глядь - в ладони пустота. В сорок третьем почтальонка померла от живота. "Тань, пошарься за иконой...подоконник-то в пыли..." Восемь рваных похоронных под окутками нашли. Шапку снял Семенко Белый: "Ох ты, Бронька, е-мое. То ль себя она жалела, то ли глупое бабье".
Все б ничо, да дура Олька - погрешили на вино - утром баяла в песелке: Броньку видела в окно. Сумка сбоку - та, казенна, гребнем месяц молодой, восемь рваных похоронных вместо крыльев за спиной. "Не бывать такому делу". "Не мути, знатка, народ". Только Христя заревела первый раз за целый год. Только видят все же Броню в огородах, в камышах: восемь рваных похоронных за лопатками шуршат. С каждым годом крылья шире, суше, сгорбленней спина...
Ей ходить, покуда в мире не закончится война.
© Веник Каменский
***
Воздушный шарик
Сегодня тыщи звёзд дрожат в небесном сите,
Промёрзшие насквозь, мечтают о тепле,
И смотрит грустный Бог, как тихо рвутся нити,
Которыми душа привязана к земле.
Мне шепчет эта ночь: Губан, Володька Силос,
Мосёнок, Цуккерман, Наилька, Настька-ять:
Вчера снесли барак, в котором я училась
Играть и говорить, любить и умирать.
Ах, нити... раз - и всё. Как выцветшие тряпки,
Соломинки, зола сгоревшего куста...
Давно на небеси моя лихая бабка,
Унесшая "едрить", "имать" и "тра-та-та",
А с ней тюремщик-брат, ругавшийся "подскуда" -
Ого, пустили в рай, вон пялится с небес.
Их младшая сестра ещё жива покуда,
Но помнит только хлеб - по карточкам и без.
Прочитаны давно великие романы,
А нынешние - блин, какая же мурня.
Мои друзья ушли - жалеть не перестану,
А лучшие давно, где бабка и родня.
Как тонко! Рвётся как! Слегка концом ударит,
Вот эта - посильней... была она крепка.
Держи меня, родной. Я твой воздушный шарик,
Подставивший рукам скрипучие бока.
Держи меня, как мяч, щенка, лесную шишку,
( Нет, всё же шарик я, скрипящий и тугой ) -
Ведь истинный мужик внутри всегда мальчишка:
Футбол, смешная лень, педали под ногой.
Держи меня, боюсь! Не разжимай ладоней!
Я так же вся тряслась, когда с обрыва - вниз,
В тяжёлую Исеть ( вверху орали - тонет ),
Держи меня, родной... держи меня... держись.
Смотри - вон там звезда от холода уснула...
Ну всё, уже теплей и отступает страх,
И тихо гладит Бог мои крутые скулы -
Смешной воздушный шар в мальчишечьих руках...
© Веник Каменский
***
В скобках
Ты там, я знаю. Там, где Орион: его пихаешь в бок - привет, земеля, зовёшь на пьянку - мутный самогон и вдовьи несогретые постели. Откажется - катися колбасой, найдётся, с кем подохнуть и напиться... мой батя, рыжий, пьяный и косой, моей рукой закрытая страница.
"...ты знаешь, Верк! Ну не могу я, бля... я ж матери моложе лет на десять. Получку забирает до рубля, а Ленка не моя - визгуша, бесит. Всё только слышу - муж, объелся груш, какими ни зовёт меня чертями!"
...а в скобках - "ты прости меня, Веруш" - но дети в скобках сроду не читают.
Запился с новой через пару лет придурок батя, не нашедший рая. Когда летишь из темноты на свет, готовься к смерти, крылья обжигая.
От бати мне остались плащ, топор, четыре фотки - в общем, без регалий. Так вышло, я иду его тропой. Лечу на свет, себя вовсю ругая. Пишу стихи - они для одного, хочу, чтоб обнимали, ждали, грели - а в политесе, блин, ни в зуб ногой, ору, как дура: эй, привет, земеля! Лечу на свет ( с раскатанной губой ), сшибая звёзды, памятные доски - ведь в скобках рядом с нашенской судьбой написаны слова судьбы отцовской.
Ты там, я знаю... топчешь Млечный путь. Узнать хотя бы, где твоя могила... лечу на свет. Добраться б, не свернуть.
А в скобках - знаешь, батя, я простила.
© Веник Каменский
***
Живая земля
Эх, Вороньжа, Бараба, Калуха,
Тёплые густые вечера...
Рыжий мяч в кривую стенку бухал
Под ребячьи крики: "Чур-чура!"
Разбивались локти и колени,
И носы, бывало ("эй, дебил..."),
А сосед, плешивый дедо Веня,
На колоде палец отрубил.
Захайлал: "Холерская скотина,
Порубил помельче на беду!
Вот и ешь теперь таку свинину!
Нинка, лярва - унимай руду!"
Из-за Гульки, сметчицы-заразы,
Титьки - во, в кастрюльки положи,
Лёля мой, Сашура черноглазый,
С Радиком схватились за ножи.
Стала пыль Калухи мокрой, алой,
С криком заметалось вороньё...
Все одно - к татарину сбежала,
Кровь зовёт в родимое, в своё,
И уходит - в землю у рябины,
У кривой бревенчатой стены...
Оттого так ярки георгины
Всех Калух моей большой страны.
В колеях Вороньжи и Калухи -
Гвозди из Господнего креста,
Ножики, прихваченные с кухонь,
Мячики и листики с куста,
И ключи разбросаны от рая -
Знать бы только точно, где какой...
Если землю кровью поливают -
То земля становится живой.
© Веник Каменский
***
Дядька
Кошка-луна щекочет усики звёзд-мышей. С детства в такие ночи спится - хоть зенки сшей: мыши шуршат на воле, нюхают щель в полу...Глянешь - а дядька Коля в кепке стоит в углу.
- Дядька, ты ж помер вроде...
- Трижды я сдох, Верусь. В первый - когда Володю срезал ножом, как груздь, да подколол неслабо, вся порвалась кишка - из-за бардашной бабы кончил мово дружка. В лагере сдох повторно, жись проиграл в буру Сенечке, бля, Валторне - думал, кирдык, помру. Перевели - свезло же, в Ивдель - свезло вдвойне. Только Валторны рожа снилась долгонько мне. В третий - ты помнишь, Верка, ты уж была тогда... лёгкие... шибко керкал, горлом пошла руда...
- Дядька, чего пришёл ты? Мыши в полу шуршат, свет от лунищи жёлтый сыплется, как парша... что за спиной заныкал?
- Верка, не дрейфь - топор. Выронил урка Быков, я втихаря упёр. Справлю кедрову зыбку, лыжи широки - хошь? Вострый топорик... шибко... как на Володьку нож...
- Дядька, хватил ты лишку. Сгинь, пропади ты нах!
...я не боюсь, кукиш вам, мыши в слепых углах. Есть у меня лошадки, есть огоньки в ночи, шапки герани в кадке, тёплый огонь в печи, вышитые пелёнки - бабка кроила бязь - дескать, родишь робёнка, будет во что покласть, куколка из Китая, пушкинская строка...
Главное, есть родная, греющая рука, тот, кто поймёт и примет, и прекратится бред.
Есть у меня - любимый.
Дядьки с мышами - нет.
© Веник Каменский
***
Не дочитают
Какой бы ни был ты судьбы и масти, вины, могилы, казни и казны: стихи - они с великого несчастья, несчастье - от любви и от войны. Как хорошо, родной, что ты не знаешь, что обнял и во сне к себе прижал... В твоих руках девчонка озорная - убили - и колхозная межа, и две рябины над могильной глиной, и письма - от солдат и от зэка, и бабкин гроб - тяжёлый, красный, длинный, и над затылком клацанье курка.
Не знай, родной. Чем глубже, тем опасней. Тебя прикрою, дует от окна. Я лучше пирожков в пахучем масле нажарю, да нажарю дополна. Поэт и счастье не бывают рядом, как люди в коленкоре и парче... Я забываюсь на прополке грядок и на мужичьем, на родном плече, и щёлкаю, смеясь, под небом синим подсолнухи-столетья у крыльца...
И только жаль немного, что Россию - меня - не дочитают до конца.
© Веник Каменский
***
Обречённые
Всё мутно, всё не так, и не понять – цветы сурепки, крестики, кресты ли...
Тех бьют на белом свете (белом, блядь), которым слишком много разрешили,
Которым дали пьяную звезду, палящую ресницы и ладони,
И пнули:"Ну, пошел в Караганду..." – на землю проводив без церемоний.
Им дали много. Им валиться с ног (не в ноги – падать только перед солнцем).
А если много – значит, поперёк.
На плечи или в руки, как придётся.
Всё – поперёк.
Не так.
Судьба не та,
И жизнь – копейка, в Бога душу мать их.
Немного поперечин у креста.
Всего одна. Не жадничайте. Хватит.
А можно – с чёрной раной ножевой (ах, эти песни, не писать, не петь их) –
В сурепку забубённой головой.
Сурепка из породы крестоцветных.
Им дали много – жечь собой века, и плата им – петля, и крест, и на кол.
Они горят костром еретика, горят свечой Бориса Пастернака,
Горит сурепки яростный цветок...
И никуда не деться – порван парус.
Как все – не могут. Могут поперёк.
Им дали много. Мене. Текел. Фарес.
© Веник Каменский
***
Яблочное
А все стихи на свете – о любви... В занозах, поцелуях и разломах.
О том, как ты идёшь среди живых, стреляешь, совершая новый промах,
В тебя стреляют – чертова напасть, чтоб уложить вповалку на постели.
Но очень трудно в яблочко попасть.
Любовь слепа.
Слепым не видно цели.
А все стихи на свете – о войне...Про veni,vidi,vici, девять граммов.
И яблоки по-прежнему в цене – вас много, победителей-Адамов,
Доставших до Эдемских облаков (и многие достали, между прочим...)
Познание – оно и есть любовь.
И хорошо, когда без червоточин.
А все стихи на свете – о вине... О винном аромате райских яблок,
О том, что виноваты не вполне, безжалостно разбив о быт кораблик,
О чёртовой виновнице-судьбе: мы ни при чём, не в деле и не в доле.
А все стихи на свете – о тебе.
О яблоках.
Войне.
Любви.
И боли.
© Веник Каменский
***
Подняться
Восемь. Потом январь, и тогда уж - девять. Мокрый забор, соломенный тусклый свет. Ленка читает Пушкина: рыбка, невод. Рыбка и дед - понятно, а невод - нет. Есть у меня собака - добрее книжки, желтая, хвост облезлый, почти без ног. Я ей шепчу, что нынче обидел Мишка - слушает каждый вечер и греет бок. Школьное утро, трубят на крыльце горнисты. На перемене сбегаю, забыв пальто. Дома уборка - к празднику будет чисто...
Бабушка, где собака?
Зачем?
За что?
Девять. Подружке Райке почти двенадцать. Мы на Исети, рядом шумит вода. Райке несладко. Отчим напьется - драться. Ладно бы только драться, а то...ну да. Нам говорят: мерзавки, оторвы, твари. Тихо дымит картошка в седой золе. Взгляд у подруги такой виновато-карий, пальцы испачканы в рыжей сырой земле. Третью неделю гулять не выходит Рая...Хватит вертеться, читай наизусть Барто! Марь Николавна, раки в крови бывают? ...выгнали.
Нету Райки.
Зачем?
За что?
Взрослая. Сколько? Вам-то какое дело? Листья летят - пинетками всех мастей. Небо - костюм для мальчика, сине-белый...Дурочка, я не хочу от тебя детей. Нет, ты хорошая, славный, веселый рыжик, только пойми - ответственность, не могу. Листик оранжевый дырку сквозную выжег в первом, таком непрочном, сыром снегу. Спите, игрушки - котенок, сова и лошадь. Куплены рано, придется сестре отдать.
Господи, мне говорили, что ты хороший.
Сделаешь так, чтоб я поднялась опять?
© Веник Каменский
***
Страна в снегу...фонарь едва горит, ночь, улица, аптеки нет - и ладно...Пойдем с тобой за чем-нибудь в "Магнит" - за солью, манкой, пастой шоколадной. Тетрадок взять, по восемь пятьдесят - записывать не байки, просто были. Что вышла из народа - мне твердят. Ну ладно, пусть. Чтоб вы в него - входили.
В тетрадках - и солдаты, и поля, окраины, пьянчуги, бабы, гари: страна, она не стоит ни рубля. Она как жизнь - не спросят и подарят.
Страна в снегу...простудный кашель стих - сырой сосулькой давится, болея. А на моих веревках бельевых играют фрейлехс грустные евреи, и у поъезда Борька Пастернак, пришедший со второй чеченской психом, на лавочке смолит сырой табак с Коровьевым и алконавтом Михой. А бабка Перелюбкина:"Спалят! Расселись тута, голоштанны баре!"
...в тетрадках, будто снег, лежат поля, окраины, солдаты, бабы, гари...
Входите - кто на плаху, кто на бой, а кто - домой. Никто не выйдет нищим, ведь у меня роман с моей страной - страниц на триста - может быть, на тыщу. Страна в снегу...насколько наше, мля - за чем-нибудь, на пару, в сумрак карий...
...вы вспомните меня, когда - поля? Окраины, солдаты, бабы, гари...
© Веник Каменский
...а закат за окном нехорош: глянцевит и багров,
Может, Бог приболел: ты попробуй, за всем пригляди-ка...
Ночь густеет, и тени выходят из чёрных углов:
Баба Маня, и прадед Григорий, и Валька Брусника.
Вон и дядька-тюремщик с чекушкой в кармане пальто,
Кепка набок: он так выходил из пивной на базаре.
"Напиши про меня - восемь лет отсидел ни за что,
Я его не толкал - все дрались, на меня показали".
Рядом Маня, сестра - ох, собачились ночи и дни,
Нынче рядом лежат - Голошейкины были, да нету -
Говорит: " Напиши про меня. Напиши, сохрани,
Как я в Доме культуры в кино продавала билеты,
Как я ночью домой эту выручку в сумке несла,
И как два гастролёра её у меня отобрали,
И как вор с Барабы через сутки - такие дела -
Мне её возвернул: "На, держи-ко, соседушка-краля".
Разделяется наша страна на ментов и людей,
Ну а люди, пожалуй, ещё - на воров и солдатов...
Из-за шторы выходят Настёна и старый Фаддей:
"Напиши-ко про нас - на сыночков мы были богаты,
Напиши, как соседский мальчонка, вожатый Витёк,
Нам четыре звезды рисовал на осевших воротах,
Как шептала Настёна: "Вон эту побольше чуток -
Гриша в батю пошел, самый долгий в пятнадцатой роте".
Ах, дегтярная ночь..."напиши, про меня напиши...
Про меня не забудь...напиши...неужели не будет..."
Я всего лишь кувшин, рыжеватый скуластый кувшин
Для шинелей, платков, пиджаков, поколений и судеб.
И когда опустеет вместительный глиняный схрон,
Запоёт в горловине уральский пронырливый ветер,
Опустевший кувшин приподнимет угрюмый Харон
И швырнёт, размахнувшись, как раз в середину Исети.
Надо мной поплывут революции, войны, века,
Сказы, чётки, динарии, книги, ворота, погосты,
Паруса и квитанции, яблоки, мхи... а пока
На меня из углов наступают полночные гости.
За окном тополя на ветру наклонились назад -
Захлебнулись, наверно, ночной просмолённою жижей...
Ты помедли, Харон. Слишком многое нужно сказать.
"Напиши про меня...напиши...напиши, напиши же..."
© Веник Каменский
All Your Sisters - Uncomfortable skin
2. Open Wide - просто космос, из любимейшего
да и остальные мало уступают
что-то тёмное плещущееся языческое с холодными нотами, упругим ритмом и очень своеобразным вокалом, гармонично оттеняющим совершенно потрясающую музыку
Как раз в тему Бабушкиного "Фигового листочка" наткнулся на тему о фотографе, который снимает исталляции с использованием большого количества обнаженных тел (до 18 тысяч).
Подумалось, ну ладно, сам фотограф может быть и нездоров на голову, но эти тысячи людей, готовые позировать, изображать, о чем они думают? Может в природе человека это естественно? Может нужен только повод обосновать свое оголение?
Приведу ссылку на материал, что бы не писать много и вопрос: а как считаете вы? Это нормально? А еще опрос добавлю )))
Ссылка на материал и фотографии: Спенсер Туник
Жилисто, пресно,
Илисто, тесно.
Душно, скрипуче,
Ссорами мучая.
Перечно, слёзно,
Скучно, пастозно.
Скомкано, властно,
Нервно, опасно -
С примесью боли
Жили с тобою.
Приветики ))
Многие знают, что помимо всего прочего, я ещё и копирайтингом занимаюсь. Не всем подряд и очень избирательно, но занимаюсь))
Проще всего искать заказы на биржах, их много, у каждой свои "приколы", но выбрать есть из чего. Единственное неудобство в этом для меня - необходимость "отстёгивать" бирже от 10 до 20% заработка. Зато надёжно.
Но речь, разумеется, пойдёт не о биржах. А о людях, которые не перестают удивлять ту мою часть личности, которая психолог)) Людях, которые хотят "шары", то есть, получать статьи бесплатно или почти бесплатно. Идут на разные прикольные уловки, чтобы добиться желаемого.
Не, я, конечно, понимаю, что жадность - не порок, но интересно - сами они хотели бы работать бесплатно? Хороший текст не может быть написан за час и стоить копейки. Но хороший текст может увеличить поток клиентов и продажи сайта в несколько раз. То бишь, заплатив однажды за текст, вы будете получать стабильную прибыль в дальнейшем. Так и хочется спросить некоторых заказчиков - вы одежду покупаете? А еду? Это же тоже чей-то труд. Так почему труд копирайтера цените так дёшево? Просто удивительно...
Пример 1. Сделать полный рерайт книги с корректурой и редактурой, объём 100 000 знаков. Оплата - 2000 рублей.
Вычитаем комиссию, делим стоимость на количество и получаем 16 рублей за килознак. Ничотак, да? Это в лучшем случае стоимость корректуры - чисто запятушки поправить. Но желающие сделать полный рерайт есть, да)
Скажете, дёшево? Это вы ещё следующего объявления не видели))
Пример 2. Требуется написать 16 статей, минимальный объём каждой статьи 4000 знаков. Оплата - 800 рублей за весь объём.
Считаем. 16 статей*4000 знаков = 64 000 знаков. 800р - 20% = 640р. 640 / 64 = 10 рублей за 1000 знаков.
И ни в чём себе не отказывайте, дорогие копирайтеры))
Я валяюсь пацталом. Во-первых, потому, что на все эти заказы есть желающие их выполнить. Во-вторых, потому, что ахкакжаль, но комментировать подобное никак низя, можно только оставлять заявки. А ручки-то чешутся)) Поэтому и возмущаюсь туточки)
Пример 3.
Давай, мол, чувак, потрать в лучшем случае целый рабочий день и заработай желанные 400 рубликов, шобы с голоду не помереть) Но фсёже 8 предложений, ё-маё)
Пример 4.
Вроде всё честно и откровенно написано. Ищет человек энтузиаста. Не сомневаюсь - найдёт.
Всё бы ничего, если бы не соседнее объявление рядышком:
И это сразу всё меняет!! То есть, чувак получил заказ на наполнение двух тематических сайтов, наверняка за нормальные деньги, а теперь просто ищет дурачков, которые будут делать это за него и за копейки.
Всё-таки креативности нам не занимать!)
Далі буде...
Я глянул на Элиафину: она решительно кивнула в ответ, Демент тоже выглядел вполне готовым к любому варианту, исключающему возвращение через пустыню. Он лишь вздохнул, видимо, жалея о том, что нет возможности рассчитаться с заклятым врагом. Магистр быстро напомнил мне магическую формулу, после чего ухватил лейтенанта за лямку вещмешка, и одним плавным толчком оба вознеслись вверх, словно листья, подхваченные ветром.
Внизу остались только мы с принцессой. Она посмотрела на меня с улыбкой, а я всё не мог решиться обнять ее, чтобы совершить «Большой Прыжок». В этот момент сзади послышались голоса, и из-за валуна показался Гаройс Пламенное Око во главе отряда войнов. Увидев нас, он замер от неожиданности, потом издал яростный вопль, и кинулся с мечом наголо.
Я с удовольствием выяснил бы, какого цвета его кровь, но рядом стояла Элиафина, и я не мог рисковать ее жизнью. Подхватив девушку на руки, я одним махом взлетел, оставив своих преследователей в изумлении наблюдать за нашим фантастическим полетом. Пару минут спустя мы опустились на краю Ледяной Пасти Скайма, рядом с магистром Рагнисом и Дементом, ещё не пришедшим в себя после приземления.
Поставив принцессу на землю (вернее на лёд, которым на многие метры в обе стороны покрыты края пропасти), я повернулся к наставнику, чтобы спросить его о том, какими судьбами его занесло в такую даль от Башни Мастерства, но он опередил меня, сказав:
- Харвелла в опасности, друг мой. В город вновь пришла Белая Чума. Кроме нас с тобой, её способны исцелить лишь старик Тримерио, да ещё два наставника с опытом восьмого круга, находящиеся в Академии. Слишком мало, чтобы справиться с бедой. Первый магистратор спешно взялся обучать «Инфабуле Чумы» трёх молодых магистров шестого круга, но успеет ли он обучить хотя бы одного – большой вопрос.
Он немного помолчал, заложив руки за спину, как во время лекции, затем продолжил тоном университетского профессора:
- Исцеление Белой Чумы – вельми трудоёмкий и сложный приём. Характерные признаки болезни – обеление радужной оболочки ока, постепенная парализация больного, приводящая к смерти. Исцеление возможно только на первой и второй стадии заболевания, пока больной ещё способен самостоятельно добраться до целителя. Третья стадия – полная парализация - всегда оканчивается смертью.
Существуют лишь два способа исцеления болезни: заклятие «Инфабула Чумы», воссозданное магистром Термено Фиро две тысячи лет назад по древним рукописям, или воздействие чудодейственной силы амулета Гарловиц вкупе с молитвой «Деи Дивине инфектум» у алтаря Всесвятых…
Вот так, мой друг. И если первый способ нам не по силам, ввиду малого числа целителей, то второй, более радикальный, ибо позволяет полностью устранить угрозу Белой Чумы, благодаря вашим стараниям вполне возможен. Я прошу тебя вспомнить о клятве верности, которую ты давал при получении титула Магистра, Реджио. Харвелла нуждается в тебе.
Я молчал, подавленный новостями. Харвелла, оплот магического искусства, выпускающая в свет лучших магов современности, в который уже раз оказывается бессильной перед неведомо откуда возникающей угрозой самой истребительной болезни Древних Времен. В последний раз это случилось в бытность мою студентом этой Академии, тогда от Белой Чумы умерла едва ли не половина населения города, окружающего Академию. Лишь усилиями двадцати целителей, не покладая рук трудившихся над спасением больных, удалось остановить распространение мора.
Сейчас таких знатоков целительского искусства на Лунной стороне (не считая нас с Рагнисом) оставалось всего пять. Двое из них сейчас так далеко от Харвеллы, что вряд ли поспеют вовремя. Но чтобы использовать силу амулета, нужно доставить его на алтарь Всесвятых в часовне Харвеллы…
- Мне нужно попасть в храм Всесвятых на острове Шивал в Дендросском море, пока волна хаоса не захлестнула весь мир,- услышал я свой голос, и нерешительно посмотрел на мага, - если я отклонюсь от цели, то утрачу те способности, что мне даровали Великие Седые для выполнения миссии.
Старый магистр улыбнулся. Это было так неожиданно после столь сумрачного вида, с которым он поведал нам об ужасах Белой Чумы, что я невольно улыбнулся в ответ, чувствуя себя успокоенным присутствием наставника, которому я привык доверяться в трудную минуту.
- Прежде чем отправиться на ваши поиски, я создал в своем кабинете фиксулу Возврата, очертив круг радиусом в три фута, - пояснил он, - это маловато для четверых, но мы встанем плотнее, чтобы поместиться в идентичном круге. После этого мы сразу окажемся в стенах Харвеллы, а это на треть сократит вам дорогу, тем более что всего в десяти лигах от Академии расположен речной порт, откуда идёт паром до самого устья Береды, где можно нанять судно до Шивала.
Вам потребуется приличная сумма в золоте, чтобы договориться с каким-нибудь капитаном, ведь на Шивал корабли не ходят. Как магистратор Академии я гарантирую вам вознаграждение в пятьсот золотых единиц: половины вполне хватит на фрахт судна, остальное пойдет на припасы и снаряжение: Шивал - большой остров, а храм расположен в самой середине.
Помедлив немного, я согласно кивнул. Мысль сократить расстояние, и сэкономить время, пришлась мне по вкусу, тем более что такое перемещение не может считаться отклонением от цели, поскольку не затрагивает физические параметры среды, а только изменяет нулевую точку системы отчета.
- Действуйте, мэтр Рагнис, - твёрдо сказал я, преисполняясь решимости, - я готов исполнить долг перед моей второй родиной.
Магистр тут же принялся резво чертить на льду острием кинжала магический круг, призванный ассоциировать наши тела с таким же кругом в кабинете мага в Харвелле. После замыкания круга мы все вошли внутрь, прижавшись друг к другу, чтобы полностью оказаться внутри вычерченной фигуры. Мне доводилось видеть, как неосторожные маги лишались конечностей из-за того, что не помещались целиком внутри означенного круга.
Впрочем, в нашем случае всё прошло благополучно: несколько фраз, произнесенных должным образом - и в одно мгновение мы оказались на другом конце континента, к западу от Тефрании, в Башне Мастерства, расположенной в центре Академии, в свою очередь, занимающей центральную часть Харвеллы.
Приятно было вновь оказаться в стенах учебного заведения, на целых двадцать лет ставшем мне домом, пока я проходил обучение магическому искусству под руководством мэтра Рагниса. Я с трудом вырвался из плена воспоминаний, главным образом благодаря усилиям наставника, чуть ли не силой потянувшего меня наружу в стремлении как можно скорее довести до конца начатое дело.
Выйдя из ворот, мы сразу же направились к часовне Всесвятых, находящейся на другой стороне площади, примыкающей к фасаду Академии. Спустя короткое время я уже стоял перед алтарем, наскоро просматривая листок с молитвой, которую мне предстояло прочесть вслух.
- Dei Divine infectum caesue inta difectum ae laffu , - начал я, стараясь соблюдать правильную интонацию, полагаясь более на интуицию, чем на знания, - Traktae leium Dei, nofra seduennum ald nomarhes. Nom Dei, nom aerihon tramme sies camut, avi teum. Loturum arem celeano ihvas rigea Sampalaut. Atre Divine, felle moae bedum hiar ae sevitus notrae. Vede cemt Dei, ferri ande som differrae laffu, ohre caeser. Vieve Dei, vieve Sampalaut, nodire regnum hiar careadis uno frive. Amantе.*
В тот миг, когда мои губы произнесли последнее слово молитвы, алтарь охватило сияние, в одно мгновение распространившееся за пределы часовни, а там, видимо, и по всему городу. На секунду амулет в моих руках нагрелся, оставив ожог на ладони, после чего тут же заледенел, охладив боль, и вернулся к исходному состоянию.
Я повернулся к магистру Рагнису, чтобы спросить, как прошел обряд, но его уже не было в часовне. На мой вопросительный взгляд Элиафина изящно выгнула бровь, кивнув в сторону Академии, подразумевая, что мэтр на полпути назад.
Мы не спеша отправились следом, и на лестнице, ведущей в главное здание, нас встретили все члены магистерского совета, в который я был включён в последний приезд сюда. Сам первый магистратор от лица всех жителей города поблагодарил меня за спасение множества людей, как исцелившихся от Белой Чумы, так и тех, кто избежал этой участи.
Мэтр Рагнис торжественно вручил мне свиток, в котором меня официально причисляли к почетным гражданам города, и, как бы между делом, протянул небольшой, но тяжелый кошель.
- Здесь семьсот золотых единиц, - заметил он, а увидев моё удивление, добавил:
- Тримерио настоял, чтобы мы увеличили награду, ведь тебе предстоит долгий и опасный путь, Реджио. И пусть Великие Седые сохранят тебя от бед.
Я взял кошель и передал его Дементу. - Пусть будет у тебя, дружище, - сказал я ему, и он молча уложил его в свой поясной мешочек, надежно защищённый охранным заклинанием. Так как близился закат, мы приняли приглашение остаться до утра, чтобы принять участие в празднике по случаю избавления горожан от Белой Чумы.
* - автор просит прощения, но перевод текста можно найти на старой Зоне, сейчас у меня его просто нет...((
Кто в грибах разбирается? Что это за звери такие?
выросли у мамы в саду))
Тут Панти спрашивал про пожары. Журналист и блоггер Ирина Шихман сняла фильм про сибирские пожары, черное небо Красноярска, маски для дыхания, мойки воздуха, налог на чистый воздух и про то, что ничего не изменится. Добро пожаловать в нашу жизнь.
зы: Фильм длинный. Если оффтоп - можно удалить пост.